Верой и правдой - Страница 87

Трамгель потер переносицу и задумался. Без этих троих людей оборона города сломается как карточный домик. Герда же обещает шесть дней вместо восьми. Шесть дней это хорошо. Это очень хорошо. Есть смысл пойти навстречу этой строптивой проводнице смерти. К тому же, если ее не будут отвлекать мысли об этом чертовом золоте, она сможет целиком сосредоточиться на работе, и это тоже пойдет только на пользу.

– Хорошо, – сказал он. – Какая тебе нужна от меня помощь?

– Информация, – мгновенно ответила девушка, лучезарно улыбаясь. – Этот дурак сунулся в ночную вылазку. Мне нужно знать, жив ли он. А если жив, то где его сегодня можно будет найти.

Трамгель вздохнул, появилось искушение солгать, но тут же исчезло, как бесполезное и даже вредное.

– Он жив. И я скажу, что тебе очень повезло. Ушли шесть сотен, а вернулись всего семнадцать. Твоего чужемирца сильно изрубили, но умереть он не успел, двое унтер-офицеров вынесли его на себе из боя. Ты бы и сама все узнала, но он был слишком плох, и его боялись не довезти до графского дворца. Сейчас он находится в западном госпитале, и тебе следует поторопиться, иначе он может сдохнуть еще до твоего прихода и ты лишишься-таки своей награды.

– Господин Трамгель, – восхищенно сказала Герда, – вы чудо. Откуда вы все это узнали, да еще так быстро?

– Неважно, – жестко отрезал Трамгель, вставая и направляясь к двери. – Сделай все сегодня, ибо завтра тебе придется о нем забыть. Если не успеешь, виновата будешь сама.

В большой комнате пусто, лишь трое мрачных, озабоченных людей мешают одиночеству крепкой массивной мебели. Город ликует – скорбит по погибшим героям и все равно ликует. Катапульты сожжены, единственной уцелевшей на пробивание стены понадобятся месяцы, в то время как до восьмого чертополоха осталось всего лишь двенадцать дней.

Но в этой комнате не ликуют, этим троим не до веселья, оставшиеся двенадцать дней нужно еще продержаться, и вся забота об этом на их ответственности.

– Мы потеряли шесть сотен бойцов за одну ночь, – мрачно роняет в тишину граф Лондейл, – а ведь нас и без того оставалось мало. Сможем ли мы оставшимися тремя с половиной тысячами закрыть стену? Боюсь, что, если они сейчас снова пойдут нахрапом, как в первый день, нам не устоять.

– Не пойдут, – уверенно отвечает маршал. – Воинское искусство это не только цифры, иначе бы нас уже сожрали. Нет, дорогой граф, в ратном деле важнее голых цифр – боевой дух солдат, их готовность рисковать жизнью и не отступать, даже когда кажется, что все пропало. На Мальве у нас этого духа не было, и мы проиграли. Даже тот бездарный королевский план мог бы сработать, если бы наш левый фланг попросту не убежал еще до столкновения. А сейчас этого духа нет у них. Самых отчаянных мы перебили, остальные – осторожное большинство, даже если получат приказ, жизнью рисковать побоятся, откатятся назад при первой же возможности. Сейчас там уже далеко не те сорвиголовы, что были пару месяцев назад. Погибли все на наших стенах, сложили свои буйные головушки в первые же отчаянные дни. А тех, кто выжил, мы перебили позже, на южных воротах. Вот эти были особенно опасны. Львы, а не солдаты. Вы знаете, граф, они же, когда поняли, что ворота не откроются, достали запасенные на всякий случай веревки с крючьями и полезли на стены. Под градом болтов полезли. Никто не побежал, ни одна сволочь. Мы тогда всех там положили, но и они в безнадежной ситуации, а все же умудрились захватить с собой больше двух сотен наших ополченцев. И даже чуть было и в самом деле не взяли южные ворота. Такими же отчаянными были, что и наши шесть сотен смельчаков, которые не вернулись из боя этой ночью.

– Это радует, но все равно бойцов у нас сейчас на стенах мало, – покачал головой граф. – Перворожденные не отступятся, если на стены и не полезут, то придумают что-нибудь другое.

– А вот это верно, – вздохнул маршал. – Что-нибудь придумать они смогут. И боюсь, что не обойдется здесь опять без диверсии. Как думаешь, Злотарь? А то что-то ты в последнее время притих, об успехах докладывать не торопишься, молчишь больше. Выскажись наконец, что там у тебя накипело.

А Злотарь и впрямь был сегодня более задумчив и хмур, нежели обычно. Он поднял голову, и от простоты его не осталось и следа, уж больно он был озабочен.

– Нечем хвастаться, милорды, – заметил он мрачно. – Есть эта гадость в городе, есть. Ходит кругами, в затылок дышит, через плечо заглядывает, а поймать за руку не могу. Матерый волчище, матерый. Уж даже и не знаю, кто на такое способен. Чего только мы не делаем, какие только ловушки не ставим. Все чувствует, гад. Когда надо – затаится, когда надо – ужалит. Не щука в нашем пруду плавает, милорды, а рыба-кит. И поймать мне ее пока не по силам. Я уж и капитана вам своего навязал на вылазку, дав ему в придачу тройку своих первостепенных волкодавов. Надеялся, что ему удастся не только отряд Рустама прикрыть, но и языка нужного захватить из герцогской полиции. Так ведь вон как все повернулось. Даже сами не смогли вернуться. И теперь остается только ждать, когда эта рыба-кит примется кусаться. Инициатива в его руках, не в моих. А это в нашем деле ох как опасно. Нащупает он наше слабое место и ударит. А я боюсь, как бы это не было для нас смертельно. Шибко боюсь, милорды, а поделать ничего не могу, могу только ждать.

Маршал и граф тревожно переглянулись. Если уж такой человек-лед, как Злотарь, начинает трубить опасность, дело и впрямь плохо.

– Учитель?

Дементос, осматривавший раненого ополченца, поднял голову и увидел Ральдину, которая пришла к нему вместе с Айрин.